Маша лежит на грязном матрасе в подвале, её тело напоминает куклу. Две рыжие косички, когда-то густые и блестящие, теперь спутаны, засалены от рук Козлов. Они использовали их как поводоки,заставляя её выполнять омерзительные вещи. Веснушки на мордочке смазаны слезами, а длинные ноги, гордость лисицы, беспомощно свисают с краев матраса. Плоский спортивный животик покрыт синяками — следы побоев и пинков. Из одежды только порванные трусики, сползшие на бедра, обнажившие тело, которое когда-то было её гордостью а теперь служит лишь объектом поношения.
Косички:
Они словно усохли от грязи и слёз. Кончики прилипли к шее коркой крови и пота — следы того, как Козлы дёргали её за них, принуждая сосать чей то член. Маша помнит, как сама плела их у зеркала, любуясь отражением. Теперь же эти косички — цепь, приковывающая её к позору.
Допрос:
— Сколько? — рычит Бек, вонзая иглу в нежную кожу половых губ Машеньки. Её тело дергается, но она сдерживает крик.
— Двести… нет, больше… — всхлипывает лисица, цепляясь пальцами за матрас.
Её голос дрожит: «Я не считала… Они платили едой или…»
Элик хохочет, втыкая вторую иглу повыше. — Ты же шалава! Сколько ебарей у тебя было?
Маша рыдает, её тело вздрагивает от боли и стыда. Каждое движение напоминает о сотнях рук, касавшихся её не по любви, а из голода или насмешки.
Глава 2
Диалог между Эликом и Беком:
Элик хрипло смеётся, тыча пальцем в Машу, лежащую на грязном матрасе. Бек, скрестив руки, ухмыляется, посасывая трубку.
Бек: Эй, глянь-ка! Наша рыжая звёздочка тут даже рекорд побила! Двести партнёров за пару лет — это ж надо?! Чем только её папаша кормил, а?
Элик: (смеётся) Да она была дешевле монетки! Сколько я её первый раз видел — косички-то целые были. А теперь? Посмотри на эти сальные охвостья?!
Бек: Эй, Элик, не порть ей укладку! Может, ещё кому понадобится для… развлечений. (подмигивает) Слушай, а ты представляешь — двести мужиков? Она что, всех на скорость собирала?
Элик: Да у неё наверняка даже счета точнее, чем у банкира. (подходит ближе к Маше) Эй, красавица, а ты хоть знаешь, как зовут десятого свина? Или уже все слились в одну кучу гэ?
Бек: (смеётся) Лучше спроси — сколько из них вообще дотянули до конца? Наверняка половина от её рыжей прически обалдевала!
Маша, прищурив глаза, молчит, сжимая губы. Её косички трепещут от каждого резкого движения.
Элик: (громко) Ай-яй-яй… Молчишь? Двести — это даже для такой как ты много! Может, мы тебе ещё пару десятков добавим? Для полноты картины!
Бек: Лучше спроси её, сколько она за каждого партнера получала. Сколько — грамм концентрата? Или просто… (подмигивает) от страха лапы раздвигала?
Маша вздрагивает, но не отвечает. Элик хлопает её по ноге.
Элик: Ну что молчишь, звёздочка? Расскажи Беку — как это… было. Лучше всех, да?
Бек смеётся грубым смехом, наблюдая, как Маша отворачивается, прикрываясь рукой.
Глава 3
Маша :
Я помню тот день, как будто это было вчера. В животе кошки кричали от голода. Младшие сёстры ели кузнечиков, когда удавалось их поймать. Я шла мимо хряка — того самого, что командовал на складе концентрата.
— Отсоси, — бросил он, кивнув на три пачки у своей ноги.
Я думала о сёстрах, глотая слюну. Голод был сильнее страха. Я опустилась на колени .
Маша (вспоминает):
«Три пачки концентрата за то, чтобы я впустила его грязный член в рот. Свинья сидела на кирпичах у забора, дышала перегаром и табаком. Его члее был грубый, как кора, — терся о мои десна, пока я давилась от тошноты. Говори: «Рот шире, девка! Или ничего не получишь». Я думала про сестёр — их животы под рубашками пеклись от голода.
Свин заставил сосать до тех пор, пока её член не стал скользким от слюны и спермы. Я плевалась потом в лужу за углом, а концентрат делила с младшими по крохам. Они ели так жадно, будто это был мед… А я чувствовала во рту дохлую мышь — и знала: завтра придётся снова».
Три пачки концентрата оказались моим первым… делом. Разделила с сёстрами поровну. Они не спрашивали, откуда. Лишь ели молча, а я смотрела в потолок,
Потом поняла — так и надо. Все делают: даже те, кто в форме, ходят к свиньям за пайкой. Полицейские тоже сосут их, чтобы не умереть голодными. Ничего особенного. Только ещё один способ выжить, когда выбора нет
Через месяц, начальник склада вызвал меня в кабинет. Его толстый член вылез из ширинки— я сразу поняла, зачем он меня зовёт. „Хочешь стать полицейской?“ — хрипел хряк, пахнущий потом и концентратором. Я кивнула, глотая слюни: в колледже обещали полно еды. Он сгрёб меня за волосы, прижал к столу, и я почувствовала его член — толстый скользкий от пота. „За это дам протекцию“, — прошипел, вгоняя глубже. Боль пронзила, но я не вскрикнула: главное — пайка для сестёр.
В академии поставили клеймо. Ожог был до мяса, но кормили три раза в день. Младших сёстёр я навещала с пачками концентрата — они голодали в бараке. Те дни… Сначала было страшно. Но потом привыкла.
Теперь, в девятнадцать, даже не считаю — двести партнёров? Пустяки. Клеймо не болит, сестры сыты. Рогатка раздвигается легко: каждый новый член напоминает тот первый стол в кабинете начальника склада. Полиция — это всегда так. Шлюхи? Да, наверное… Но у нас хотя бы пайка».
