Комната, куда меня привели, была огромная, целиком пропитана роскошью. Тяжелые красные занавеси скрывали её от посторонних глаз, а в воздухе витал густой аромат благовоний, смешанный с запахом пряного вина. Пол устилали мягкие ковры с узорами скорпионов, а вдоль стен стояли низкие столы, уставленные золотыми кубками, кувшинами и блюдами с сочными фруктами. Масляные лампы отбрасывали тусклый свет, и тени плясали на стенах, покрытых богатыми гобеленами. Малик аль-Кадир возлежал здесь на шелковых подушках, его одежды были небрежно распахнуты, обнажая загорелое, мускулистое тело. Атмосфера была насыщена предвкушением.
Я вошел в комнату, все еще одетый в свой прозрачный танцевальный наряд. Кожа лоснилась от масла, которым меня натерли перед выступлением, а светлые волосы слегка растрепанные после танца, струились по плечам, переливаясь золотом в полумраке. Рядом у окна, выходящего на реку, стоял Джамиль. Его фигура вырисовывалась против света, льющегося снаружи, — мускулистый, с широкими плечами, обтянутыми туникой. Борода, густая и жёсткая, блестела, словно смоченная маслом, а глаза, такие же тёмные, как у отца, смотрели на воду, что текла за окном. Он не повернулся, когда я вошёл. Но лишь услышал цепочки на мне, голос его, низкий, разорвал тишину, — Подойди ко мне, Северный.
Я шагнул ближе к нему, он медленно повернулся, и свет факелов упал на его лицо — острые скулы, тонкий шрам, пересекающий бровь, губы, сжатые в тонкую линию, но уголки их дрогнули, выдавая тень улыбки. Пальцы его, тёплые и шершавые, коснулись моей шеи, сжимая её. Я опустил взгляд, чувствуя, как его дыхание, пахнущее табаком, касается моего лица. Он наклонился еще ближе, голос стал тише, почти шёпотом. — Ты знаешь, кто я?
— Сын Малика, — ответил я тихо, мой акцент резал их язык, и он усмехнулся, показав зубы, белые и острые, как у хищника.
— Верно. А знаешь, что твой отец сделал с моим братом? — Я покачал головой, и его пальцы сжались сильнее на моей шее. — Он отрубил ему голову. Оставил его тело гнить на снегу. Я был маленьким ребёнком, но до сих пор помню, как отец кричал, держа его голову в руках. — Голос его дрогнул, но глаза оставались холодными.
Он отступил на шаг, оглядывая меня с головы до ног. — А теперь ты здесь. Служишь нам. Однажды я поеду на север и буду резать твоих братьев. Буду мстить за нас. А начну с тебя. — Его рука внезапно метнулась вниз, пальцы, скользнули под шелковую юбку, схватили и грубо сжали мои яйца. Боль пронзила меня, острая, как раскалённый кинжал, я встал на цыпочки, звонко вскрикнул, тело выгнулось, голубые глаза встретились с его чёрными. Слёзы выступили, горячие и солёные, потекли по щекам, я всхлипывал, чувствуя его могучую хватку у меня между ног. Подрагивая на ногах, я наклонился к нему вперёд, лицо мое коснулись его бородатого подбородка, жёсткие волосы царапали кожу. От безысходности я стал целовать его нежно в его подбородок, в его губы, пытаясь смягчить его, успокоить, умолить его как-то без слов пощадить меня. На мгновение он замер, взгляд его чуть изменился, смягчился, но голос остался твёрдым. — Целуй, сколько хочешь, шлюха. Это тебя не спасёт.
Он развернул меня одним движением к себе спиной, не выпуская мои яйца из рук, сжал их сильнее, пока я задыхался и мычал от боли. Юбка на мне задралась, оголив зад, он грубо вошёл в него одним рывком, без предупреждения, и я крикнул, громко, протяжно. Он рычал в ярости, двигаясь во мне быстро, его вес давил на меня сзади, но крепко удерживал за яйца, не давая мне отстраняться. — Ори громче, пусть твои предки слышат твой позор, — прорычал он, его дыхание обжигало мне ухо. Я громко и звонко визжал, цепи и монеты звенели на мне в такт его толчкам, а он наконец отпустил мои яйца, но брал и тянул за волосы, хлестал мне по заду, оставляя на нем красные следы.
Он ускорился, его стоны стали хриплыми, грубыми, и я чувствовал, как он разрывает меня внутри, как каждый удар отдаётся в моём теле. — За моего брата, — рычал он, и горячая струя хлынула внутрь, липкая, обжигающая, заполняя меня. Он выдернул член ухмыляясь и оттолкнул меня. Я упал на ковер, свернувшись, чувствуя, как боль постепенно проходит, как его семя стекает по ногам, холодеет на коже и увидел подходящую ко мне фигуру. Малик аль-Кадир подошел и внезапно схватил за запястье, легко поднимая и ставя меня на ноги.
— Я отбирал у твоего отца сына взамен своему сыну, — прошептал он, его губы коснулись моего уха. — А теперь вижу, что ты оказался его прекрасной дочерью. Ты станешь моей наложницей.
Обхватив за талию, он потащил меня к подушкам, его хватка была железной, не допускающей сопротивления. Он швырнул меня на подушки, мягкие, пропитанные запахом благовоний. Руки шейха начали скользить по моей груди, срывая с меня топ, до конца обнажая тело. Его глаза горели — смесью триумфа и вожделения, словно он не просто хотел меня, а стремился уничтожить всё, что осталось от моего отца через меня.
— Сын воина, а лежишь передо мной, как шлюха. Твой отец умер бы от стыда, увидев это.
Я молчал, задыхаясь от страха и унижения. Его слова резали, как кинжал, но я не смел поднять на него взгляд.
Он расстегнул пояс, и его огромный член показался передо мной. Малик аль-Кадир схватил меня за волосы и потянул вниз, заставляя опуститься на колени. Мой взгляд встретился с его, и я увидел в его глазах не просто желание — это была месть, давняя и расчётливая.
— Бери, — приказал он, толкая мою голову к своему паху. Я подчинился, как всегда подчинялся. Губы коснулись его члена, горячего, солёного, с резким вкусом. Я начал работать, языком по головке, медленно, глубоко, принимая его в горло. Малик рычал, его рука в моих волосах сжималась сильнее, задавая ритм. Слюна текла по подбородку, капала на ковёр, цепочки и монетки звенели, пока я двигался. Он смотрел сверху, его взгляд был тяжёлым, как камень, и я знал, что сейчас он видит не меня, а своего врага, поверженного, униженного через меня.
Он выдернул мокрый член у меня изо рта, рванув за волосы, и швырнул обратно на подушки. Я упал, задыхаясь, Малик навис надо мной, его тень закрыла свет ламп. Я лежал перед ним голый, только браслеты на запястьях звенели, подчёркивая мою беспомощность перед ним.
— Раздвинь ноги, — приказал он, и я подчинился, дрожа, чувствуя, как тепло ковра касается кожи. Его руки раздвинули мои бёдра шире, ногти впились в кожу, и он вошёл — резко, одним движением.
Боль пронзила меня, как раскалённый клинок. Я закричал, выгнувшись, но он прижал меня к подушкам, его вес давил, не давая шевельнуться. Его движения были грубыми, быстрыми, каждый толчок отдавался в теле, как удар. Он рычал, его борода колола меня, пока он наклонялся, кусая кожу на шее, оставляя следы зубов.
— Чувствуешь, Северный? — шептал он, его голос дрожал от ярости и удовольствия. — Это то, что я сделаю со всем твоим народом.
Я стонал, не в силах сдержаться, боль смешивалась с чем-то ещё — унижением, животным страхом, но и странным жаром, который я не мог контролировать. Мой член, несмотря на всё, начал твердеть, и Малик заметил это, его губы искривились в презрительной усмешке.
— Смотри, Джамиль, как ему нравится быть моей наложницей, — сказал он, начав двигаться быстрее, его бедра бились о мои, влажный звук смешивался с его рычанием и моими стонами. Я чувствовал, как он растягивает меня, как его член заполняет всё внутри, и каждый толчок был напоминанием о его власти, о том, что я принадлежу ему.
Он наклонился ближе, его губы коснулись моих, он впился в них грубым поцелуем, его язык властно вторгся внутрь. Я задыхался, но не сопротивлялся, руки лежали безвольно на его мышцах, пока Малик страстно целовал меня. — Отныне ты моя наложница, — прошептал он, и эти слова ударили сильнее, чем его движения. — Ты будешь служить лишь только мне.
Он ускорился, наши стоны стали громче, я почувствовал, как он напрягается во мне, как его член пульсирует внутри, и крепко обхватив его обеими ногами, я стал кончать под ним. Его горячая струя хлынула внутрь меня, обжигающая, густая, заполняя меня всего. Малик замер, его дыхание было тяжёлым, пот капал с его лба на меня. Он вытащил член, и я почувствовал, как его семя вытекает из моего ануса. Он смотрел на меня, уже не просто как на трофей, я почувствовал, что сейчас стал для него чем-то большим. Глядя на меня сверху вниз, его глаза всё ещё горели, но теперь в них было лишь удовлетворение и то, что зовется любовью.
