Утро приходит снова, я возвращаюсь в гарем, тело ноет, шелк окончательно порван, следы их липнут ко мне. Я моюсь во дворе, вода прохладная, смывает грязь, но не память. Я ем хлеб с финиками, жду следующего дня. Это моя жизнь.
Глава Третья:
Вода плещется о края кувшина, пальцы дрожат, сжимая глиняную ручку, струи текут по коже, смывая грязь вчерашней ночи — липкий пот, следы их рук, запахи, что цепляются ко мне: вино, табак, их семя. Шелка мои порваны — красный топ висит на мне лохмотьями, будто кто-то рвал его зубами, юбка разодрана до бедра, цепочки на шее звенят, как напоминание, что я не свободен. Тряпка в руках царапает кожу, грубая, как голоса, что до сих пор звенят в ушах: "северная падаль", "белый выродок" — шипят женщины из-за ширм, их браслеты отзываются звоном, пока они месят тесто, а дым от очагов вьется в воздухе, густой, с привкусом горечи. Я тру тело сильнее, будто могу стереть не только грязь, но и себя от их взоров — худого, длинного, чужого в этом мире, где все шире меня, сильнее, темнее.
Дверь в комнате скрипит, дерево трещит, внутрь входит юноша — худой, с кудрями, что падают на лицо, как тени, одежда его выцветшая, но чистая, в руках сверток, пахнущий шафраном и еще чем-то теплым, живым. "От Саида", — шепчет он, голос тонкий, дрожащий, кладет подарок прямо на пол так близко у моих обнаженных ног, долго задерживая на них свой взгляд, словно пытаясь запомнить и после уходит, не поднимая на меня глаз. Я опускаю кувшин, пальцы скользят по грубой ткани свертка, разворачиваю — внутри шелк, голубой, как ясное небо, мягкий, струящийся, расшитый серебром, что блестит, как звезды. Короткий топ, прикрывающий лишь грудь, оставляя живот и талию открытыми, завязки тонкие, юбка короткая, легкая, как дыхание. Это не просто тряпье, что мне бросают здесь, это дорогой подарок, первый, что мне дали, и внутри у меня что-то шевелится — тепло, как уголь, что тлеет в золе. Сбрасываю лохмотья, надеваю шелк — он холодит кожу, ласково обнимает мои тонкие кости, подчеркивает голубизну глаз, что смотрят на меня из лужи у колодца, чужие в этом мире темных лиц. Цепочки звенят на мне, юбка колышется, я глажу ткань, и пальцы замирают, будто боятся сломать это волшебное мгновение.
Сандалии скрипят рядом по песку, стражник подходит — низкий, с кривыми зубами, одежда воняет табаком и потом, глаза красные, не выспавшиеся. "К Саиду", — бурчит он, голос хриплый, кивает на выход, и я шагаю, босые ступни оставляют следы, голубой шелк шуршит, цепочки весело звенят. Улицы встречают меня гулом — крики торговцев, звоны горшков и посуды, верблюды что-то жуют и плюются, их шерсть плохо пахнет, дети весело бегают вокруг меня, пыль липнет к юбке. Мы доходим до маленького сада у оазиса, стены из глины прячут его, мох растет в трещинах, ворота обиты медью, почему-то зеленой. Внутри воздух свежий, пахнет водой, пальмами, цветами — белыми, с лепестками, что дрожат над прудом, их сладость режет привычную горечь. Шатер в центре — белый, вышитый золотыми листьями, Саид ждет у входа, туника из льна блестит золотом, пояс звенит пряжками, кольца ловят свет, глаза карие, такие глубокие, как колодцы. "Заходи", — говорит он, голос мягкий, теплый и приятный как тень в жару.
Внутри шатер дышит — стены из шелка с птицами и цветами шевелятся от ветра, свет льется сквозь ткань, рисуя блики, столик в углу с кувшином вина, чашей фиников в меду, кубками из меди, что звенят, касаясь друг друга. Курильница дымит, мирра вьется, оседая сладостью на языке. Саид садится на алые подушки, с золотистыми кистями по углам, кивает: "Садись", и я опускаюсь рядом, поближе к нему, голубой шелк ложится складками, цепочки приветливо звенят. Он смотрит на меня, глаза блестят, наклоняется ближе, дыхание пахнет мятой и вином, пальцы касаются топа, скользят по ткани, по шее, нежно, как лепесток. "Этот шелк тебе к лицу", — говорит он, голос теплый. "Голубой, как твои глаза — редкие, как жемчуг в песке. Ты прекрасен", — добавляет он, и тепло ползет по моим щекам. "Спасибо", — шепчу я, акцент ломает это слово, но он добро улыбается.
Он берет мою руку, переплетает пальцы, его кожа теплая, немного шершавая. "Ты слышал, как красиво звучат колокола в торговых караванах?" — спрашивает он, и я качаю головой. "Они звенят, когда верблюды идут — тихо, низко, как шепот пустыни. Это меня успокаивает", — говорит он, гладя мою ладонь. "А о чем они звенят?" — спрашиваю я, голос дрожит. "Обо всем. О дороге. О доме. О том, что ждет впереди. Хочешь послушать?" — отвечает он, и я киваю. "Да". Он добродушно улыбается. "А еще больше всего люблю запах шафрана. Его привозят издалека, он острый, как память о прошлом", — говорит он, берет финик из чаши, подносит к моим губам. Я кусаю, сладость липнет, он смеется тихо. "Тебе идет улыбка", — шепчет он, наклоняясь, губы касаются моих — медленно, вкус фиников и вина смешивается с теплом, я отвечаю, сердце сильно стучит.
"Ты слишком красив для них", — шепчет он, рука ложится на затылок, теребит волосы. "Я хочу видеть тебя как можно чаще", — добавляет он, и я киваю. Он тянет меня к себе, я поддаюсь, глядя в его глаза, он расстегивает пояс, показывается его длинный член, толстый и обрезанный, уже крепкий от желания, пахнет вином и его телом, очень большой, как в принципе у всех мужчин что я вижу в городе — они широкие, мускулистые, их тела громоздкие против моего, худого, длинного, как тростник. Я наклоняюсь, обхватываю губами, медленно, глаза смотрят в его глаза, карие против голубых, смуглая кожа его рук контрастирует с моей белизной. Фатиха учила меня, уже вскоре как меня сюда привезли, в комнате с низким потолком, где пахло воском, заставляла лизать деревянный фаллос, пока мой язык не онемеет от усталости, учила скользить губами, дышать носом, "мужчины любят, когда стараешься", шипела она, пока я не довел ее уроки до совершенства. Я ласкаю его языком, кружу по головке, медленно, нежно, чувствуя, как он твердеет как камень, как ему нравится — его дыхание дрожит, он берет и сжимает мою руку. "Ты нежен как цветок", — шепчет он, я целую вдоль вены, вдыхаю его запах, беру глубже, язык работает, мягко, но умело, слюна течет, он стонет, гладит мои волосы. "Никто не делает так хорошо как ты", — говорит он, я смотрю в его глаза, вижу удовольствие, стараюсь сильнее, язык скользит, ласкает, он дрожит, сжимает мою руку крепче, кончает — струя теплая прямо на языке, густая, я глотаю, не отводя глаз, он гладит тыльной стороною мое лицо. "Ты слишком хорош", — шепчет он, притягивая меня к себе и беря бокал с вином. Он выпивает вино и рассказывает мне еще о мире вокруг города, который я никогда не видел. Саид угощает меня теплым жидким медом из фляги. "Это напиток с твоей родины", — объясняет он. Невероятно вкусно.
Через некоторое время он тянет меня на ковер, снимает топ, юбку, голубой шелк падает, остаются только золотые цепочки на моей бледной коже, я ложусь на спину, он скидывает тунику, тело его огромное, мускулистое, смуглая кожа блестит, волосатая грудь давит на мою худую, белую, как мел. Он целует шею, губы горячие, оставляют следы, скользят к груди, язык лижет соски, я стону громко, выгибаюсь, тепло растекается. "Ты как луна", — шепчет он, руки гладят бока, его сильные пальцы касаются моих ребер, тонких, как прутья. Он целует живот, язык кружит по коже, мой член стоит, он берет мои ноги и кладет себе на плечи, он плюет на пальцы и растирает свой член, входит в меня медленно и осторожно, я чувствую, как он растягивает меня, как его тяжесть давит на мои худые бедра, стон вырывается из меня, громкий, протяжный, "Саид", шепчу я, он отвечает: "Ты мой". Он двигается во мне плавно, я стону с каждым его толчком, его темные глаза смотрят в мои голубые, он наклоняется, целует грудь, лижет соски, я стону громче, выгибаюсь под ним от удовольствия, его руки крепко держат мои бедра, пока он имеет меня.
Он переворачивает меня на бок, ложится сзади, входит снова, его грудь прижимается к моей спине, я стону, чувствуя, как он заполняет, как его громоздкое тело гнет меня, худого, к ковру, он целует шею, я стону громче, тепло растет, он шепчет: "Ты так прекрасен", рука гладит мой член, я дрожу, он ускоряет, голос срывается, его толчки глубже, я чувствую каждую его вену на его члене внутри меня. Он целует меня, глубоко, я кончаю — струя бьет на живот, он кончает внутрь, тепло разливается во мне, мы падаем на ковер, он гладит мои волосы и тяжело дышит. "Ты мой", — шепчет, повторяя он.
Забрав монеты, одевшись и попрощавшись до следующего раза, я выхожу наружу из шатра, рядом со стражником стоит низкая фигура, полностью замотанная в чёрное, с головы до пят ее скрывает плотная ткань. Я не вижу ее лица, но она видит мое, прохожу мимо, вытираю ладонью все еще влажные следы Саида с моего лица, с моих губ. Как странно, зачем ему после меня еще эта женщина.
Стражник зовет, ведет меня через город, голубой шелк пачкается в пыли, пока мы доходим до бойцовской ямы — круглой, глубокой, стены сделанные из глины перепачканы в темно-бордовых пятнах, воздух пропитан железом, потом и свежей кровью. Зрители уже покинули это место, местные работники тащат мимо чье-то искровавленное тело, я стараюсь не смотреть, жутко. Башар ждет меня в подсобке — низкой комнате за ямой, он победил в бою, на часть выигрыша нанял себе меня. Дверь из дерева гнилая, стены покрыты копотью, пол усыпан песком и углем, здесь пахнет кровью и дымом, факел в углу чадит, бросая тени. Он — громада, мускулы бугрятся под его смуглой кожей, свежие шрамы блестят, борода в крови или в краске, глаза горят, в руках звенит цепь, волочась по полу.
Он подходит и хватает меня за горло, пальцы грубые, как камень, сжимают, поднимают, я легкий, худой, болтаюсь в его лапах, стон вырывается, глухой, он рвет на мне мой шелк, голубые лоскуты падают, цепь обматывает шею, ржавчина режет кожу, он тянет, я падаю на колени, песок царапает, стону громче, он срывает пояс, член его толстый, жилистый, огромный, багровый, пахнет кровью и его потом, горячий, как раскаленный прут. Он хватает меня за волосы, светлые пряди рвутся в его темных пальцах, заталкивает член мне в рот, я стону, приглушенно, головка бьет в горло, цепь натягивается, я задыхаюсь, он бьет ладонью мне по лицу, "Жри, сука", — рычит он, дергает цепь, я давлюсь, слюна стекает по подбородку, он выдергивает член, бьет им по щекам, липкие капли размазываются, он плюет мне в лицо, попадает в глаза, слюна жжет.
