- Ты сегодня такая чувствительная, — прошептал он, и его язык скользнул выше, заставляя её вцепиться в простыни, чтобы не дёрнуться. Мысли обжигали: «Да, чувствительная, но... милый, это не ты... это он всё ещё сидит у меня в голове, там, куда смог залезть своими руками…»
Когда он вошёл в неё, она закусила губу до крови. Его член входил мягко, привычно — не так. Не так, как тот, что входил в неё без прелюдий, растягивая, заставляя чувствовать каждый сантиметр. И теперь, когда муж двигался в ней, тело возбуждающе сжималось, пытаясь воссоздать ту боль, то унизительное, пьянящее ощущение полноты.
- Расслабься, — пробормотал муж, но она не могла.
Её тело помнило другое. Помнило, как её прижимали к стеклу, как сперма капала на пол, как вокруг стояли люди, как на неё смотрели те две девушки. И теперь, когда муж двигался внутри, она хотела не его, а «то» запретное, живое чувство беспомощности и желания.
- Расслабься, я с тобой, — прошептал он, и его голос звучал так далеко, будто доносился из другого конца туннеля.
Жанна закрыла глаза, и сразу же перед веками всплыло его лицо — не мужа, а «того», из автобуса. Нет, не чёткий образ, а что-то эфемерное, расплывчатое. «Вот так, шлюха, твой муж даже не догадывается», — будто шепнул он ей в ухо, и её тело отозвалось мгновенной дрожью, волной жара, разливающейся от живота до кончиков пальцев.
Муж продолжал двигаться сверху, его дыхание было ровным, привычным. Но она была не с ним, хоть и лежала, давая ему насладиться собою. Вместо этого в голове всплывали образы: грубые пальцы, впивающиеся в её бёдра, оставляя синяки; холодный пол под спиной — они уже не в кровати, она упала на ковёр в прихожей; его зубы на её шее, больно, но она не кричит — только тихий скулёж, как у собаки.
- Да…
Её ноги сами собой раздвинулись шире, пятки упёрлись в матрас, будто пытаясь принять его глубже. Муж застонал — он принял это за страсть.
- Ты сегодня... — он не договорил, просто ускорился, но она уже не слышала его. В её голове звучал другой голос: «Кончай, шлюха, кончай на члене незнакомца!»
И её тело слушалось «его», а не мужа. Она кончала, кусая подушку, чтобы не выкрикнуть его имя — то самое, которого не знала, но которое её тело уже придумало для этого незнакомца.
Мышцы живота судорожно сжались, низ живота сжался, как будто её ударили током. Из горла вырвался стон — слишком громкий, слишком дикий. Муж замер, пораженный, но она уже не могла остановиться. «Ещё! Ещё! Войди в меня глубже, растяни меня, сделай так, чтобы я не могла ходить завтра!»
Она выгнулась дугой, ногти впились мужу в плечи. Он застонал и кончил, но ей было мало. Жанна жаждала продолжения, требовало «его» — грубого, чужого, того, кто заставил её стонать в автобусе. Требовало, чтобы её снова прижали к грязному стеклу, чтобы чужие руки оставляли синяки на бёдрах, чтобы кто-то посторонний видел, как она теряет контроль, потому что только в этом унижении она теперь могла почувствовать себя живой. Она выгнулась и затихла.
Когда муж обнял её, она притворилась, что засыпает. Но внутри всё ещё пульсировало, напоминая о сегодняшнем позоре. Часть её кричала, что это было насилие. Другая — нашептывала, что она сама раздвинула бёдра, когда он... Оргазм накрыл её именно в этот момент, словно тело смеялось над её жалкими попытками сохранить хоть каплю достоинства.
И самое страшное — ей хотелось повторить. Хотелось снова почувствовать его грубые руки на своей коже, его член внутри, его голос, приказывающий ей кончать на глазах у всех.
Жанна отвернулась к стене, сжимая веки, но образ незнакомца не исчезал. Он смеялся над ней, над её мужем, над их браком. А она... сжимала кулаки, чувствуя, как ногти впиваются в ладони, но это не помогало, будто её тело насмехалось над всеми её попытками сохранить хоть каплю достоинства.
Она ненавидела его. Ненавидела тот автобус. Ненавидела тех девушек, что видели её унижение. Но больше всего она ненавидела себя — за то, что сейчас, лежа рядом с мужем, её рука медленно скользила вниз по животу, к тому месту, которое всё ещё пульсировало от воспоминаний.
Она встала раньше всех, босиком ступая по холодному полу. Каждый шаг отзывался ноющей болью в мышцах — тело казалось чужим, изломанным, будто её разобрали и собрали заново, но неправильно. На внутренней стороне бедер отчетливо проступали синеватые отпечатки — следы грубых пальцев, впивавшихся в плоть вчера в автобусе. Синяки пульсировали в такт сердцебиению, и с каждым ударом от лобка по телу пробегала горячая волна — накатывая образные картины того, что разум пытался забыть. Она прикоснулась к одному из синяков — кожа горела, как после ожога, но это жжение странным образом щекотало низ живота, заставляя дыхание сбиваться.
Накинув халат на голое тело, она осторожно вышла из спальни. Муж и дети еще спали — их ровное дыхание наполняло квартиру привычным утренним уютом, который теперь казался фальшивым, как декорация. Внезапно в ушах зазвучало его хриплое дыхание, такое реальное, что она оглянулась. Пустая кухня. Легкий сквозняк ласкал, от чего соски набухли так, что стало больно прикасаться к ткани халата.
«Как будто ничего не случилось. Как будто я не...»
На кухне дрожащие руки с трудом удерживали чайник. Вода расплескивалась, падая на поверхность столешницы. Жанна этого не замечала или не обращала внимания — отвлекало странное онемение во всем теле и настойчивое пульсирование там, в самом сокровенном месте, напоминающее о вчерашнем позоре.
— Ты хоть халат закрой, а? Нараспашку ходишь, сейчас дети проснутся.
Она резко обернулась. Муж стоял в дверях в спортивных шортах, с обнаженным торсом. Его взгляд скользнул по её груди, задержался на темно-фиолетовом синяке у бедра — четком, как отпечаток чужой ладони.
«Он видит. Боже, он видит!»
Она машинально прикрылась рукой.
— Жарко было... — голос сорвался на фальцет. — Просто хотела быстро попить.
Он подошел ближе, взяв из ее руки кружку, и поставил ее с глухим стуком.
— Это что? — пальцем ткнул в синяк, заставив её вздрогнуть.
Его прикосновение обожгло — не болью, а стыдом, смешанным с чем-то другим. Каждое прикосновение теперь проецировало вчерашние события, заставляя переживать их вновь. В ушах застучало так громко, что она сначала подумала — это стук его сердца. Но нет, это её собственный пульс бешено колотился в височных артериях, когда его пальцы коснулись того места. «Что сказать? Как объяснить? Он почувствует ложь, мы же знаем друг друга очень давно...»
— Ударилась о поручень... — она отвела глаза, пальцы впились в край стола. — Или ты... в спальне?
Муж медленно провел ладонью от плеча до бедра, там, где кожа была чистой.
— Так не ударишься, — он наклонился, губы почти коснулись уха.
Бедра сами постарались сжаться, чтоб влага, пропитывающая тонкие трусики, не пошла дальше. Тело вспоминало другое дыхание у уха, другие слова, сказанные хриплым шёпотом.
— Ты со мной... — его голос стал низким, густым, — была как будто полгода без секса, да и я от этого, наверное, завёлся и переборщил.
Он обнимал её, но она не могла пошевелиться. Его рука скользнула к пояснице, прижимая к себе. Возбуждение словно удар током — и её тело, тут же откликнувшееся влажным теплом, рефлекторно подавшееся вперёд.
"Нет, это не от тебя. Это от воспоминаний. От того, как он прижимал меня к стеклу, как его пальцы скользили между моих ног, как..."
— Просто... не знаю. Сама удивляюсь, — прошептала она, но бёдра непроизвольно подавались вперёд, рефлекторно ища контакта, будто мышечная память тела уже стёрла грань между мужем и тем незнакомцем.
Он ухмыльнулся, отпустил её и налил сок.
— Шикарно совпало... Я б повторил.
Она стояла, чувствуя, как по внутренней стороне бёдер стекает предательская влага, как пульсирует набухший клитор, напоминая о вчерашнем унижении. "Господи... Он поверил. Или ему нравится думать, что это он оставил эти следы?"
А потом — топот детских ног, смех. Обычное утро началось. Но что-то уже было не так.
Когда она наклонялась, чтобы поднять упавшую подушку, муж шлёпнул её по попе — привычный жест, но сегодня кожа под его ладонью вспыхнула, а внутри всё сжалось в сладком предвкушении. 'Нет, не так, не с ним...' — мелькнула мысль, но бёдра уже подались назад, словно просили ещё раз.
"Что со мной? Почему я реагирую так на обычные вещи? Я словно под какими-то препаратами в постоянном возбуждении…"
Она сидела на кухне, переодевшись в домашнюю одежду. Пальцы скользили по коже, очерчивая места, где вчера чужие руки оставили следы. В гостиной смеялся младший, муж возился с ним перед школой, а она... Она всё ещё была там, в автобусе, прижатая к стеклу, с чужими руками на бёдрах, с чужим членом внутри.
Чай в кружке остывал, но она не могла сделать ни глотка. Мысли путались:
"Меня изнасиловали. Это называется именно так — секс против воли. Но... Была ли я против? Если бы это было в подворотне, если бы я кричала и сопротивлялась... Тогда да. Тогда я была бы жертвой. А сейчас?"
"Ой, да брось..." — в голове прозвучал чужой голос, насмешливый, грубый. "Ты и там так же развела бы ноги и стонала, когда тебя имели."
Она резко обернулась — кухня была пуста. Только чайник на плите тихо шипел, выпуская пар.
— Жанн? Ты на работу собираешься? — крикнул муж из гостиной. — Могу подвезти.
