Она отбросила дубинку и взяла кожаный ремень, обмотав его вокруг его шеи, как ошейник. — Ты хочешь быть моим псом? — прошипела она, рванув ремень, заставляя его ползти за ней по мрамору. Его колени скользили по полу, оставляя красные следы, а она тянула сильнее, её босые ступни шагали впереди, их изящество контрастировало с его унижением. Она остановилась у дивана, села, скрестив ноги, и подставила ему обе стопы. — Целуй, пока я не скажу хватит, — приказала она, её голос был холодным, как сталь. Тариус подполз, его руки дрожали, и начал покрывать её ноги поцелуями — от пальцев до лодыжек, его язык скользил по её коже, оставляя влажные следы. Она чувствовала его жар, его похоть, и это бесило её — он наслаждался, а она была здесь против воли.
Она ненавидела это — быть игрушкой, марионеткой в руках Дреккара, который наслаждался её унижением через этого богатого щенка. Её гордость, превращались в объект его похоти, и это резало её глубже клинка. Она снова надавила на его член уже сильнее, её пальцы ног сжали его головку, чувствуя, как она напрягается и расплющивается под её кожей, но остановилась — не слишком сильно, нельзя рисковать всем.
Он застонал, его тело дёрнулось, но она не давила до конца — Вектис следила, Дреккар ждал отчёта.
— Госпожа… сильнее… — прохрипел он, и её желудок сжался от отвращения. Он хотел боли, хотел её садизма, но не так, как её жертвы — он платил за это.
— Ты думаешь, это игра? — прошипела она, её голос дрожал от ярости. Она надавила сильнее, чувствуя, как его член сжимается под её стопой, и он взвыл, его слёзы капали на её кожу.
Она вращала стопой, растягивая кожу через ткань, пока он не закричал, его голос сорвался: — Госпожа… я… я не могу… — Но она не остановилась, её пальцы ног играли с его плотью, то сжимая, то отпуская, пока он не начал задыхаться от боли и удовольствия. Её ноги, её оружие, были прекрасны в своём гневе — длинные, сильные, с изящными изгибами, они танцевали на его члене.
Когда она закончила, Тариус лежал на полу, дрожащий, униженный, но живой. Его шёлковая туника была пропитана потом и слюной, а трусы — мокрые от смеси его слёз, пота и чего-то ещё, что Клэймора предпочла не замечать.
Его тёмные волосы прилипли к лицу, глаза блестели от странной смеси боли и восторга, а дыхание было тяжёлым, прерывистым. Она стояла над ним, её босые ноги — длинные, изящные, с гладкой бледной кожей и чёрным лаком на ногтях — блестели от его слюны. Её грудь вздымалась от гнева, а голубые глаза пылали холодным презрением. Она медленно вытерла стопы о его тунику, оставляя грязные разводы на золотой вышивке, и надела сапоги, её движения были резкими, пропитанными отвращением. Ей хотелось плюнуть на него, раздавить его череп, но приказ Вектис — “не убивать” — держал её в узде, как ржавая цепь.
Она уже повернулась к двери, её броня звякнула, когда Тариус вдруг поднял голову, его голос был хриплым, но полным благоговения: — Госпожа… подождите.
Клэймора замерла, её рука сжала рукоять дубинки, лежавшей на столе рядом. — Что ещё, щенок? — прорычала она, её тон был острым, как лезвие “Поцелуя боли”, которого ей сейчас так не хватало.
Он приподнялся на локтях, его лицо было бледным, но глаза горели фанатичным огнём. — Это… это стоило мне целое состояние, — прохрипел он, его губы дрогнули в слабой улыбке. — Миллионы тронов, отданных Дреккару за одну ночь с вами. Но вы… вы стоите каждой монеты. Я видел ваши записи, ваши казни… Вы — богиня боли, живая легенда. Спасибо вам. Это было… больше, чем я мог мечтать.
Её желудок скрутило от отвращения, желчь подступила к горлу. Богиня боли? Он благодарил её за это унижение, за эту грязную игру, в которую её заставили играть? Её садизм, её искусство, выкованное в крови еретиков и культистов, превратили в похотливую забаву для этого золотого ублюдка и его щенка. Она ненавидела его голос, его взгляд, его жалкое обожание. — Ты жалок, — бросила она, её голос был ледяным, пропитанным ядом. — Ползай дальше, ничтожество, я ухожу.
— Лорд Дреккар велел передать вам кое-что. Говорит, что скоро пошлёт за вами снова. В следующий раз — не просто в виде игры. Он хочет, чтобы вы сломали кого-то по-настоящему, но под его началом. И ещё… — Тариус замялся, его глаза забегали, словно он боялся её реакции, — он велел вам явиться в его дворец через три дня. Без брони, без оружия. В платье. Как… как его гостья. Он сказал, что это будет “особый вечер”.
Клэймора почувствовала, как её кровь застыла в жилах, а затем вскипела яростью. Платье? Гостья? Этот ублюдок не просто играл с ней — он хотел растоптать её гордость, превратить её в куклу для своих извращённых утех. Её разум заполнили образы: золотой зал, его смех, его руки, сжимающие её, как трофей. Она ненавидела его — его золото, его власть, его похоть, что душила её, как токсичный воздух подулья. Но хуже всего была Вектис — эта аугметическая сука, что позволяла всё это. Её пальцы задрожали, дубинка чуть не выпала из рук, но она сжала её сильнее.
— Передай своему лорду, — прошипела она, её голос был низким, почти рычащим, — что я приду. Но он пожалеет об этом дне. — Она швырнула дубинку на пол, та ударилась о мрамор с глухим стуком, и развернулась к двери. Её шаги гулко отдавались в коридоре, но внутри неё бушевала буря. Это было не просто унижением — это была война. Дреккар думал, что может владеть ею, но он ошибался. Она найдёт способ — не просто выжить, а уничтожить его. И Вектис заплатит первой.
***
“Репрессор” гудел, возвращаясь в подулье, его рёв заглушал шум в её голове. Клэймора сидела внутри, её броня звякала, а взгляд был прикован к смотровой щели. Ржавые трубы и токсичный туман сменили полированный мрамор среднего улья, и она вдохнула этот воздух — запах дома, грязи, крови. Лекс молчал у вокса, проверяя данные, а Торн смотрел на неё, его лицо было мрачнее обычного. — Всё прошло гладко? — спросил он, его голос был низким, с ноткой сомнения.
— Гладко? — повторила она, её тон был резким, как удар клинка. — Я была игрушкой для этого щенка. Это не гладко. Это унижение.
Лекс повернулся, его шрам дрогнул. — Ты выполнила приказ. Это главное. Вектис довольна, казна полна.
— Довольна? — рявкнула она, её кулаки сжались. — Она продала меня, Лекс. Как кусок мяса для золотого ублюдка. А Дреккар… он хочет больше. Хочет, чтобы я сломала кого-то под его началом, а потом пришла к нему в платье, как его игрушка. Я не его кукла!
Торн нахмурился, его пальцы сжали цепь на поясе. — Почему ты не отказалась? Ты могла бы…
— Могла? — перебила она, её голос стал холоднее. — И что потом? Потерять всё? Мой клинок, мои камеры, мою власть? Нет, Торн. Я не отдам им это. Но я найду способ. Они заплатят.
Машина остановилась у базы Арбитрес, и Клэймора вышла, её шаги были тяжёлыми, но решительными. Она вернулась в офис — в тесную комнату с ржавыми стенами, узкой койкой и стопками бумаг на столе. Лампа мигала, отбрасывая тени, а вокс шипел помехами. Она сорвала броню, бросив её в угол, и осталась в одной тунике, её тело ныло от напряжения. Её мысли кружились, как сервиторы в литейном цеху, и она знала — пришло время действовать.
Дреккар был недосягаем, его золото и связи делали его крепостью, но Вектис… Вектис была ближе. Её власть держалась на Арбитрес, на её репутации, на страхе, что она внушала. Клэймора могла подставить её, разрушить её изнутри. Она села за стол, её пальцы листали старые инфопланшеты — отчёты о казнях, приказы, слухи. Её голубые глаза сузились, когда она нашла то, что искала: старый отчёт о столкновении с культом Тзинча, где Вектис, тогда ещё офицер, потеряла отряд из-за “ошибки в разведке”. Ошибка или предательство? Клэймора ухмыльнулась — это был крюк, за который она могла зацепиться.
Она включила вокс, её голос был тихим, но твёрдым: — Лекс, мне нужны данные. Всё, что есть на Вектис. Её старые дела, её враги. И найди мне кого-то, кто ненавидит её так же, как я.
Лекс ответил через шипение помех: — Это опасно, Клэймора. Если она узнает…
— Не узнает, — отрезала она. — И запомни, я больше не её пешка. Я — её конец.
Она выключила вокс и откинулась на стуле, её белые волосы упали на лицо, а в груди тлел огонь. Вектис падёт первой — её должность, её власть станут добычей Клэйморы. А потом Дреккар. Его “особый вечер” станет его могилой. Она найдёт способ подняться в шпили, задушить его его же золотом и заставить его кричать перед смертью. Её сила, её ненависть — всё это станет их судьбой. Ночь поглотила улей, но для Клэйморы она была лишь началом.
Глава Девятая:
Ночь в подулье была густой, как токсичный смог, что стелился между ржавыми башнями, проникая в каждую щель, словно дыхание самого улья. Клэймора сидела в кресле, волосы свисали на лицо, закрывая голубые глаза, что горели холодным, неугасающим огнём в тусклом свете мигающей лампы. Туника, пропитанная потом и запахом крови, липла к её телу, обтягивая её тонкую талию, крепкие бёдра и грудь, что вздымалась с каждым тяжёлым, почти болезненным вдохом. Броня лежала в углу, брошенная там с глухим стуком, как сброшенная кожа хищника после охоты, а “Поцелуй боли” лежал рядом с койкой, его зубья блестели в полумраке, смазанные свежим маслом и всё ещё хранящие слабый аромат железа и плоти. Её разум был острым, как лезвия этого цепного клинка, но внутри неё бушевала буря — унижение от Тариуса, его жалкое обожание, слова Дреккара о “особом вечере” и холодная тень Вектис, что сжимала её горло, как аугметический коготь, выкованный из предательства.
