Настя жила, казалось бы, идеальной жизнью — той, о которой многие только мечтают. Престижный институт, где её хвалили преподаватели и восхищались остальные студенты, уютный дом с родителями, готовыми исполнить любое её желание, подруги с завистливыми взглядами за спиной, но при ней восторг. Парень — Сергей. Внимательный, терпеливый.
Её называли «девушкой с обложки»: стройная блондинка с глазами цвета летнего неба и улыбкой, которая притягивала взгляды. Она привыкла к восхищённым вздохам, к лёгкости, с которой мир укладывался у её ног.
Вечер начался как обычно: они с Сергеем сидели у него, смотрели фильм, её голова покоилась на его плече. Его рука осторожно легла ей на бедро — тёплая, тяжёлая, настоящая. Она не отстранилась. Наоборот, вроде даже готова бы решиться на этот раз. Его пальцы медленно скользили выше, и где-то глубоко внутри что-то дрогнуло — то ли желание, то ли страх.
А потом…
«Стоп.»
Она резко отвела его руку.
— Ты вообще хочешь этого? — спросил он тихо, и в его голосе было что-то, от чего у неё сжалось горло.
Она не ответила. Вместо этого вскочила, схватила сумку и выбежала, даже не попрощавшись.
Теперь она шла по парку, кутаясь в кардиган, хотя вечер был тёплым. Листья шептались под ногами, будто осуждая её. Каждый шаг отдавался в висках
«Почему?»
Она хотела его, вроде. Хотела, чтобы наконец стала женщиной, блин какое дурацкое слова "стала женщиной", как будто беж этого она кто то другой. Но стоило его ладони коснуться кожи под одеждой — и внутри вспыхивала паника, будто кто-то кричал: «Это больно и неприятно он хочет просто тебя трахнуть!»
Она остановилась под фонарём, и жёлтый свет падал на её лицо, подчёркивая бледность.
— Может … ну вернуться ... просто хотяб поговорть, - прошептала она в пустоту, но даже звук собственного голоса показался ей чужим.
Телефон молчал. Сергей не писал.
«Он решил походу , что я его дразню. Что я какая-то… дурочка.»
Пальцы сами потянулись к экрану, набирая:
«Прости…»
Но отправлять она не стала. Слово казалось слишком маленьким, слишком незначительным для той пропасти, что внезапно разверзлась между ними.
Она опустилась на лавочку, закрыла глаза.
Тени фонарей растягивались по асфальту, где-то вдали шелестели листья. Настя сидела, сжимая телефон в потных ладонях, когда за спиной раздалось шуршание — резкое, неожиданное, словно кто-то нарочно подкрадывался.
Она обернулась так быстро, что волосы хлестнули по щекам. Сердце колотилось где-то в горле, перекрывая дыхание.
Из кустов медленно выдвинулась морда — крупная, лохматая, с шерстью цвета пожухлой осени. Собака. Не бродяга, нет — слишком ухоженная, но и не домашняя: в её движениях была осторожная дикость, будто она сама не решалась, можно ли подойти ближе.
Настя замерла.
Пёс не рычал, не скалился. Он просто стоял и смотрел на неё. Глаза — светлые, почти прозрачные, как два осколка льда, — отражали фонарный свет, и в них было что-то… человеческое.
— Ты…тут один? — прошептала она, и тут же сжала губы. Глупость. С кем это я разговариваю?
Но собака, словно поняв, наклонила голову. Шерсть на загривке шевельнулась, и в темноте это выглядело как медленный кивок. Потом — шаг вперёд. Осторожный. Изучающий.
Настя не отпрянула, она просто смотрела, внутри нарастала небольшая паника, но она всеж протячнула руку
— Иди сюда…
Пёс фыркнул, горячее дыхание коснулось её кожи, но не отошёл. Замер на мгновение — и вдруг лизнул её пальцы. Быстро, почти небрежно, как будто проверял: а вдруг исчезнешь?
Настя невольно улыбнулась.
— Ну вот, уже лучше…
Её пальцы погрузились в шерсть на его холке — густую, чуть влажную от вечерней сырости. Пёс не сопротивлялся, лишь глухо вздохнул, будто давно ждал этого.
А потом…
Холодный нос ткнулся в колено.
— Эй… — она попыталась отодвинуться, но собака уже тыкалась мордой в складки юбки, настойчиво, будто что-то искала.
Мурашки побежали по бедру.
Нос был ледяным — резкий контраст с горячим дыханием, которое пробивалось сквозь ткань. Настя засмеялась — нервно, сдавленно.
— Ты что, ищешь…
Голос оборвался.
Пёс резко поднял голову. Его глаза — эти странные, почти белесые глаза — сузились. Резкий лай, короткий, как выстрел — и морда снова уткнулась между её ног.
— Стой!..
Но пёс не слушался.
Холодный нос упёрся в самое теплое место, а следом — язык. Грубый, шершавый, живой. Он провёл по тонкой ткани трусиков одним резким движением, и Настя ахнула.
Ткань мгновенно промокла, прилипла к коже, и она почувствовала, как по низу живота разливается тепло — густое, стыдное.
— Фу… стой… — её голос звучал чужим, слабым, будто ей самой было всё равно.
Пальцы вцепились в шерсть. Оттолкнуть надо просто оттолкнуть и ути.
Язык снова скользнул по ней, уже медленнее, целенаправленнее, найдя тот самый неровный бугорок, и Настя резко вдохнула.
Внутри что-то сжалось — и тут же рассыпалось искрами.
«Это неправильно…»
Но мысли путались, убегали, оставляя только ощущения. Пёс урчал — низко, по-звериному — и снова лизнул. Уверенно
Настя зажмурилась.
«Я должна остановить это».
Но её руки не отталкивали. Наоборот — впились в шерсть глубже, будто боялись, что он уйдёт.
Становилось темнее. Она сидела на холодной лавочке, пальцы судорожно сжимая края юбки.
Шершавое дыхание пса обжигало внутреннюю поверхность бедер. Каждый выдох животного оставлял на коже влажный, липкий след, смешиваясь с ее собственным потом. Настя закусила губу до боли, но невольный стон все равно вырвался наружу.
"Боже, что я делаю... Это же... неправильно..."
Но руки, вместо того чтобы оттолкнуть животное, судорожно сжали шерсть на его загривке. Ноги сами раздвинулись шире, подставляя себя настойчивым толчкам мохнатой морды. Все существование сузилось до пульсирующей точки между ног.
О Боже, его язык!
Он двигался теперь с звериной целеустремленностью. В ушах стоял гул, в глазах плясали черные пятна, а низ живота сжимало тугой, горячей пружиной.
"Я сойду с ума... Сейчас... Сейчас..."
Последнее сопротивление рухнуло, когда пес, почуяв ее слабость, вцепился зубами в тонку ткань трусиков и резко дернул головой. Тонкая ткань с треском разорвалась, обнажая и без того мокрую от слюны кожу.
Настя запрокинула голову, и мир взорвался мириадами искр. Тело выгнулось в немой судороге, пальцы вырвали клок шерсти, а из сжатых губ вырвался стон.
Когда наконец все закончилось, Настя обмякла на лавке, чувствуя, как липкий холод осеннего воздуха смешивается с жаром ее разгоряченного тела. Пес, отошел на шаг и сел, светящимися в темноте глазами наблюдая за ее дрожащими руками, которые бессмысленно пытались прикрыть разорванную одежду.
Дверь захлопнулась с глухим, стуком, заставив Настю вздрогнуть. Она застыла в прихожей, прислушиваясь к пульсирующей тишине. Тишина. Лишь старые часы на стене методично отсчитывали секунды, их тиканье эхом отдавалось в висках.
Настя медленно подошла ближе. В зеркале была она - с растрёпанными волосами, в которых застрял сухой кленовый лист, с нездоровым румянцем, пылающим на обычно бледных щеках. Глаза блестели, словно в них еще было что то остаточное с парка.
Дома не бло никого, она переоделась и прежде чем пойти в ваную подняла с пола порваные трусики. Дорогие. она купила их в италии, когда они семьей ездили отдыхать туда. Теперь они болтались на её пальцах жалким лоскутом. Псу было всеравно откуда они и сколько стоили, они ему мешали и были порваны
Настя швырнула их в сторону - просто выкинуть и забыть?
Мысли путались, на бедрах ччувтвовались прикосновения. Живот ныл странной, сладкой болью, а между ног...
"Это ненормально. Грязно.
Он не спрашивал. Не клянчил, как Сергей, не смотрел с мольбой. Просто взял сделал что хотел.
Сон не шёл.
Кровать, вдруг казалась неудобной — простыни грубыми, подушка слишком плоской. Настя ворочалась, сбрасывала одеяло, чувствуя, как ткань раздражает кожу, потом натягивала обратно до самого подбородка. Рука снова и снова возвращалась к бедру, к тем самым местам — касалась кончиками пальцев, будто проверяя: реальны ли они? Или это лишь плод её воспалённого воображения?
Пальцы скользили по коже, останавливались в сантиметре от того места, куда так стремились… затем, сжавшись в кулак, прятались под подушку, словно стыдясь самих себя.
Учеба пролетела как в тумане. Лекции, смех одногруппников. Настя механически кивала преподавателям, записывала что-то в тетрадь, но буквы расплывались перед глазами. Дома она едва поздоровалась с мамой — пробормотала что-то о головной боли и усталости, прошмыгнула в комнату, стараясь не встречаться глазами. Дверь закрылась с тихим, но таким громким в тишине щелчком.
Монитор вспыхнул холодным светом, выхватывая из темноты Настины пальцы, застывшие над клавиатурой. В горле пересохло, а в висках стучало так громко, что казалось — вот-вот услышит мама в соседней комнате.
«Всего один клик. Просто посмотреть...»
Она вдохнула резко, как перед прыжком в воду, и нажала Enter.
Первые картинки загрузились мгновенно — размытые превью, откровенные заголовки. Настя резко прикусила губу до боли. Не то. Совсем не то. Ей нужно было... она сама не знала, что именно. Но эти грубые, пошлые кадры не имели ничего общего с тем, что случилось в парке.
