Вступление
Аня и Максим. Их имена сплелись еще в том возрасте, когда мир измерялся высотой шалаша из стульев и одеял, а главным приключением было обливание водой из старых бутылок под хохот, замирающий лишь с появлением первых звезд. Их дружба была соткана из пыльных чердаков, секретов под одеялом, брызг летнего дождя и шепота под бездонным ночным небом. Аня – темноволосая, с зелеными, как лесное озеро, глазами, в которых плясали чертенята, была искрой, пламенем. Но рядом с Максимом это пламя могло гореть ровно и тепло, обнажая уязвимость, скрытую от других. Максим – высокий, с вечно растрепанными каштановыми вихрами и взглядом, в котором мешались лукавство и нежность, был ее тихой гаванью, ее нерушимой стеной.
Последнее лето после окончания школы... Возраст, когда невидимая граница детства истончается, а воздух между давними друзьями начинает искрить не просто смехом, а чем-то большим – неосознанным притяжением. Случайные касания обжигали, шутливые потасовки затягивались, взгляды становились глубже, пробуждая чувства, которые одновременно пугали и неудержимо манили. Тот летний день в опустевшей квартире Максима, залитой солнцем и тишиной, стал точкой невозврата. Моментом, когда их хрупкий мир детской дружбы мог либо обрести новую, головокружительную прочность, либо разбиться на тысячи сияющих осколков.
Аня
Солнечные копья пронзали легкие занавески, расчерчивая пол золотыми квадратами. Комната Максима пахла пылью, его одеколоном и чем-то неуловимо родным. Его улыбка – та самая, от которой внутри все переворачивалось – скользнула по мне, теплая, знакомая, но с новым, хищным оттенком.
"Померимся силами?" – его голос, обычно такой беззаботный, прозвучал ниже, с хрипотцой, от которой по коже побежали мурашки.
Я рассмеялась, пытаясь скрыть внезапно вспыхнувшую тревогу. Но он смотрел так, словно хотел не бороться, а… попробовать на вкус. Мы закружились в шутливой возне, мои длинные волосы разметались по плечам, легкая голубая футболка обтянула грудь, предательски выдавая напрягшиеся соски. Я знала, он заметил. Секунда – и я прижата к прохладной стене, его тело – барьер, его руки сомкнулись на моих запястьях. Пальцы у него были горячие, чуть шершавые от гитары или турника, сильные. Сердце забилось птицей в груди, дыхание сбилось. Боже, как близко. Я чувствовала жар его кожи сквозь тонкую ткань, его прерывистое дыхание на своей щеке.
"Что ты делаешь, Макс?" – прошептала я, ненавидя дрожь в собственном голосе. Его лицо было в нескольких сантиметрах. Я видела темную щеточку ресниц, легкую щетину на скулах, вдыхала его запах – свежесть мыла, терпкая нотка его кожи, что-то неуловимо мужское, взрослое. Он наклонился еще ниже, его губы почти коснулись мочки уха.
"А ты хочешь знать?" – ответил он так же шепотом, но голос вибрировал, посылая ток по всему телу. Его ладони соскользнули с моих запястий, легли на талию, туда, где футболка чуть задралась. Большой палец осторожно провел по обнаженной коже – одно касание, но оно вызвало волну обжигающего жара, разлившуюся вниз живота, заставившую что-то сладко и требовательно запульсировать между ног. Будто мое тело проснулось от долгого сна, узнав этот зов. Он понимает, что он делает со мной? Я сделала слабое движение, пытаясь оттолкнуть его, но ладони лишь легли на его грудь, ощутив под тонкой тканью футболки твердость мышц, его частое сердцебиение.
"Ты всегда начинаешь эти игры," – выдохнула я, чувствуя, как пылают щеки. И ненавидела себя за это смущение, за эту слабость.
Максим
Ее смех звенел, как летний ручей, но в глубине зеленых глаз я увидел вызов. Искру, которая разожгла во мне что-то древнее, первобытное. Черт, до чего же она красива сейчас – раскрасневшаяся, взволнованная, живая. Я поймал ее, прижал к стене, чувствуя, как трепещет ее тело под моими руками. Ее грудь вздымалась под тонкой футболкой, и я не мог не заметить темные точки сосков, проступившие сквозь ткань. Сглотнул, отчаянно борясь с желанием наклониться и коснуться их губами. Не смотри. Не сейчас. Не испорти все.
"Что ты делаешь, Макс?" – ее шепот был похож на трепетание крыльев бабочки.
"А ты хочешь знать?" – прошептал я ей в самое ухо, вдыхая аромат ее волос, чувствуя тепло ее кожи. Мои руки сами нашли ее талию, мягкую, податливую. Кожа под пальцами была горячей, словно налитой солнцем. И член мгновенно отреагировал, наливаясь тяжестью, твердея и натягивая плотную ткань джинсов почти до боли. Господи, она чувствует это?
Внезапно она вывернулась из моих рук и, поймав мой изумленный взгляд, с дерзкой улыбкой потянула свою футболку вверх, через голову, обнажая плоский живот, тонкую талию и высокую грудь, обтянутую нежным кружевом бежевого лифчика. Футболка легким комом упала на пол. Ее соски, теперь ясно видимые сквозь тонкую ткань, были твердыми, напряженными. Я замер, чувствуя, как вся кровь отхлынула от головы и прилила вниз, к паху.
"Твоя очередь," – сказала она тихо, но твердо, и ее пальцы коснулись края моей футболки. Секундное колебание – и я стянул ее, обнажая торс – широкие плечи, рельефные мышцы груди, темнеющую дорожку волос, сбегающую к джинсам. Она шагнула ко мне вплотную. Ее грудь в кружеве коснулась моей обнаженной кожи, и этот контакт – нежное трение напряженных сосков сквозь тонкую ткань – прошил меня электрическим разрядом. Мои пальцы сами нашли застежку ее лифчика на спине. Легкий щелчок – и он упал к ее ногам, присоединившись к футболке. Ее грудь – полная, с упругими розовыми ареолами и напряженными, как бутоны, сосками – была совершенна.
"Ты… невероятная," – выдохнул я, не в силах отвести взгляд. Я наклонился, коснулся губами ее шеи, вдыхая сладковатый аромат ее кожи, и медленно, целуя, спустился ниже, к манящей ложбинке между грудей. А потом обхватил губами один сосок, ощутив его упругую твердость, провел по нему языком – нежно, дразняще, а затем втянул в себя, лаская, посасывая. Она тихо застонала, пальцы ее зарылись в мои волосы, притягивая ближе. Член пульсировал так сильно, что джинсы казались пыткой. Я хотел ее. Хотел безумно, до головокружения. Но панический страх все разрушить, перейти черту и потерять ее, мою Аню, сковывал меня.
Аня
Его губы на моем соске – это были не просто губы, это были искры, разлетающиеся по всему телу. Он ласкал уверенно и нежно одновременно, чередуя мягкое посасывание с легкими, едва ощутимыми укусами, от которых по спине пробегала дрожь. Я застонала громче, выгибаясь ему навстречу, чувствуя, как тело плавится, становится податливым, текучим. Жар внизу живота нарастал, превращаясь в почти болезненную пульсацию. Промежность стала влажной, и я инстинктивно сжала бедра, пытаясь скрыть эту слишком откровенную реакцию моего тела. Я никогда… никогда не чувствовала ничего подобного. Это было слишком сильно, слишком откровенно, слишком… много. И сквозь волны наслаждения начал пробиваться холодный ручеек страха.
"Макс," – прошептала я, отстраняясь и заглядывая ему в глаза, – "Я боюсь… Боюсь, что будет больно. Что ты… что ты потом будешь думать обо мне? Что я какая-то… легкая." Щеки снова вспыхнули. Я смотрела на него, моля взглядом понять, не оттолкнуть.
Он мягко взял мое лицо в свои ладони. Его пальцы были теплыми, сильными, но прикосновение – невероятно нежным.
"Ань, глупая… Я тоже боюсь," – его голос дрогнул, и это сделало его признание еще более ценным. – "Боюсь сделать тебе больно. Боюсь, что не справлюсь, что все испорчу. Ты же… ты моя Аня. Ты не просто кто-то."
Его слова упали на сердце теплым бальзамом, растворяя страхи. Я потянулась к нему и поцеловала – глубоко, отчаянно, вкладывая в этот поцелуй все накопившееся напряжение, всю нежность, все невысказанные слова. Я чувствовала солоноватый привкус его губ, тепло его дыхания, силу его рук на моей спине. Мои пальцы скользили по его напряженным мышцам, исследуя, запоминая. И я хотела его. Всего. Без остатка. Здесь и сейчас. Я доверяла ему.
Максим
Ее страх, высказанный вслух, ее уязвимость сделали ее еще ближе, реальнее. Я целовал ее, пытаясь передать все то, что не мог выразить словами – свою нежность, свое желание, свой страх ее потерять. Мои руки дрожали, когда я расстегивал молнию на ее джинсах. Мгновение – и они соскользнули вниз вместе с крошечными кружевными трусиками, обнажая плавную линию бедер, трогательно беззащитный живот и темный, влажно блестящий треугольник волос между ног. Она вздрогнула от прохлады воздуха на обнаженной коже, но не отстранилась, не сделала ни шагу назад. Мой член напрягся до боли, джинсы стали невыносимы. Она заметила это и, мягко отстранив мои руки, сама потянула мои джинсы вниз вместе с боксерами. Мой твердый, налитой кровью член, с проступившими, пульсирующими венами, освободился и качнулся, коснувшись ее руки. Она вздрогнула, но потом ее пальцы осторожно, почти благоговейно, обхватили его, погладили гладкую, горячую кожу. Я тихо застонал сквозь стиснутые зубы. Головка стала невыносимо чувствительной, на самом кончике блеснула прозрачная капля предэякулята. Она сводила меня с ума одним своим прикосновением.
Я опустился перед ней на колени, целуя ее живот, нежную кожу внутренней стороны бедер, вдыхая ее уникальный аромат – легкий, чуть мускусный, с нотками тепла и чистоты.
"Можно?" – прошептал я, подняв на нее глаза. Она молча кивнула, ее зрачки расширились, потемнели. Мои губы коснулись ее самого сокровенного места – нежных, чуть припухших лепестков плоти, розовых, влажных, теплых. Я ощутил на губах ее терпкий, чуть солоноватый вкус – вкус ее желания. Мой язык осторожно скользнул по влажным складкам, находя спрятанную жемчужину клитора. Я начал ласкать его – мягкими круговыми движениями, потом чуть настойчивее, потом легонько втянул губами. Она громко простонала, ее пальцы впились в мои плечи, тело выгнулось дугой. Ее сок, обильный и сладковатый, потек мне на губы, на подбородок. Я хотел, чтобы она забыла обо всем, чтобы ее первый раз был наполнен только наслаждением. Но мой член требовал своего, пульсируя, умоляя о близости. Я поднялся, чувствуя, как она дрожит всем телом.
