О физической боли при сечении голого тела берёзовыми розгами я вообще представления не имела. Как такую боль можно вытерпеть, я представить себе не могла. Это действительно должно быть очень больно, судя по тому визгу, которым сопровождался весь процесс того телесного наказания. Правда, стоявшая рядом со мной девушка, которая, как я позже узнала, была подружкой парня, который непосредственно порол Виктора, сказала во время наказания, что он воет и вопит не только от боли, — он надеется, что этим громким визгом и криками «простите» сократит количество ударов или уменьшит их силу, но на Лёнчика, как звали экзекутора его товарищи, это никаким образом не действовало. Он размеренно, делая паузы, монотонно наносил сильные удары мокрой берёзовой розгой, периодически меняя её на свежую. Розга издавала свист и звучно впивалась в подпрыгивающие после каждого удара исполосованные ягодицы Виктора. Странно, но жалко мне его совсем не было. Сердцебиение учащалось не от жалости к Витьке, а от волнения, видя его страдания у всех на глазах, лежа привязанным к теннисному столу полностью обнажённым.
Если бы Лёнчик предложил бы мне высечь его, тем более что я и стала поводом для самосуда с решением публично наказать воришку, я бы скорей всего согласилась. В школьные годы подружку мою Оксанку отец порол иногда. Чуть ли не до девятого класса. Разумеется, что не так жестоко, как высекли при мне Витька. Она это скрывала, но мама мне рассказывала по секрету, будучи знакома с её мамой. Как-то после родительского собрания отец выпорол её своей армейской портупеей. Классная наговорила негатива в её адрес на собрании. При этом училась она не плохо, но нахамила ей за какое-то замечание, так что она чуть не заплакала при всём классе. Вела она у нас литературу, закончив педагогический год назад. Молоденькая совсем, ненамного старше нас была и ранимая очень. Стрессоустойчивость отсутствовала полностью. Нажаловалась на неё так, как будто Оксанка её послала при всех, хотя этого, не было. Всё было не так страшно, как классная изложила ее родителям на собрании.
Подробности порки, которые я узнала от своей мамы меня, сильно «завели». Я тогда сама себе не смогла бы ответить, как эротика может быть связанна с экзекуцией подруги. О сексуальных девиациях я тогда, естественно, знать не могла. Только чувствовала в себе эту особенность, скрывая это от других. То, что услышала от мамы, меня очень возбудило. Тетя Света, ее мать поделилась с моей мамой, потому что переживала потом очень.
Оксанка мылась под душем в тот день вечером, когда отец вошел с ремнем в ванную комнату, возвратившись домой после общешкольного собрания. Если бы она знала, что отец воспользуется таким удачным моментом для скорой расправы, будучи под впечатлением от выступления на собрании истеричной «литераторши», воздержалась бы от принятия вечернего душа. Ну а если бы наша молодая и обидчивая классная руководитель знала, что ждёт её ученицу дома, после жалобы на неё, маловероятно, что она бы стала об этом всем рассказывать на родительском собрании. Она же не «страдала», как я сексуальными перверсиями. Представила, какой ужас испытала Оксанка, когда в ванную вошёл её отец с ремнем в руках. Хотелось у неё самой узнать, как её там «обработали», но стеснялась и боялась потерять подругу, сознавшись в том, о чем была осведомлена мамой. Представляла только, как ее в ванной голенькую и мокрую лупит отец и как она там крутится и визжит. А может, велел ей повернуться, упереться в стену и хлестал только по ягодицам. Возбуждали оба варианта. Даже хотела попросить маму, что бы поинтересовалась деталями порки у тети Светы, но повода не было, да и такой интерес к телесному наказанию подруги мог показаться маме подозрительным.
О садизме я, конечно, слышала, но со своими интимными девиациями получения возбуждения от страданий другого, это, по понятным причинам никак не связывала. Я такая молоденькая, стройная, симпатичная девушка, ну пусть и со своими «тараканами» в голове. Какой там садизм... Садисты — это маньяки и убийцы, а меня просто волновали телесные экзекуции. Глядя на меня тогда такую никому бы и в голову не пришло о чём, я фантазирую и мечтаю, что меня возбуждает и волнует по-настоящему. Не отношения Ромео и Джульетты меня волновали, не романтика чистой любви и преданности, не мечты о «принце на белом коне», а мысли о сексе с парнем, которого при мне когда-то высекли на законном основании, например, по решению суда за административное правонарушение, — превышение скорости на автомобиле, например, или ещё за что-то не очень значительное, но совершённое. Главное, чтобы в той сказочной стране, где мы с ним жили, это было бы предусмотрено конституцией, где в качестве дополнительного наказания к штрафу, законом предусматривалась бы ещё и публичная порка розгами по обнажённым ягодицам. Главное это должно быть по решению суда, всё должно быть законно. Уверена, что в этом сюрреалистичном виртуальном государстве царил бы исключительный порядок. Все бы ездили строго по правилам, курили бы только в отведённых для этого местах, распить спиртное, даже пиво, в общественном месте в голову никому бы не пришло, а леса были бы всегда чистыми и перевелись бы там все моральные уроды, которые возвращаясь со своих дач швыряют вдоль дороги пакеты с мусором.
Шок от услышанного на суде решения, и ожидание порки уже будет началом самого наказания, а эмоции перед поркой в назначенный судом день, во время порки и после неё сделают из нарушителя образец для законопослушания. Будь это девушка или юноша. Мужчина или женщина. Закон и сила воздействия должна быть для всех одинаковой и зависеть исключительно от степени вины перед законом. Ну а для меня это ещё и дополнительная эротическая составляющая в сексе была бы в этом виртуальном государстве. Я бы отдаваясь своему парню, которого, допустим, подвергли когда-то телесному наказанию, вспоминала бы, какой он был тогда во время экзекуции без всяких прикрас и позерства, естественный в своей наготе и в проявлении всех своих слабостей, которые под ударами розги на глазах у присутствующих скрыть невозможно. Пусть он потом опять становится тем, кем хочет казаться. Я всегда после этого буду ощущать свое превосходство над ним, потому что была свидетелем его унизительного и стыдного положения, когда никакая имитация поведения уже не работает. Захочет расстаться со мной после этого, — пожалуйста. Главное, что я получила уже такой заряд эротической энергии, что её хватит на долго. Даже выйдя замуж буду думать, что и мой супруг может оказаться в этой ситуации. Главное, чтобы мы с ним оба понимали, и он был бы согласен, что наказание, будет абсолютно законным, он действительно виноват, а то, что это очень больно, стыдно и унизительно, — это регламентировано самими правилами исполнения такого наказания и именно эти факторы в совокупности является его смыслом и силой воздействия, -причинение моральных и физических страданий за конкретное правонарушение. Если за нарушение ПДД в этой стране применимы такие санкции, думаю, что наказание мужа розгами могло быть и не единичным случаем.
По понятным причинам, если случится такое, я не скажу ему, что хочу присутствовать на его порке, в целях получить сексуальное удовольствие от этого. О моей перверсии он знать не должен. Скажу, что хочу прийти с ним вместе в назначенное время только, потому, что люблю его, сочувствую его переживаниям в ожидании неизбежного, жалею и хочу поддержать морально, попробовать, как жена, поговорить перед началом порки с непосредственным исполнителем или исполнительницей наказания, попросив не пороть в полную силу. Если экзекутором будет назначена женщина, что бывает гораздо чаще при наказании мужчины, она должна будет меня понять. Но при этом, я обязательно подчеркну, что решение о наказании законно, высечен розгами он быть должен и сделать тут ничего уже нельзя. Остается только смириться с предстоящим публичным унижением в самой крайней степени этого понятия. Да, он законно приговорен и должен быть наказан розгами, лёжа на скамье голышом, но стыдно, больно и унизительно будет достаточно короткое время, а потом всё вернётся на своё место. Главное проявить там выдержку и самообладание, постараться сохранить мужское достоинство даже в такой ситуации.
Сама я при этом отчетливо понимаю, что при телесном наказании вариантов поведения нет и быть не может. Только полная зависимость при полном бессилии. Почти невозможно проявить такое терпение, чтобы сохранить молчание во время порки, и не погрузиться затем в длительную депрессию, вызванную стрессом. Но я все равно бы сказала, что после такого унижения на моих глазах, моё отношение к тебе не изменится, и я по-прежнему буду любить тебя, даже будучи свидетелем того, что с тобой на моих глазах проделывали экзекуторы.
Моё добровольное желание увидеть такое унижение собственного супруга, в первую очередь, естественно, будет продиктовано латентной перверсией, но и всё сказанное мной мужу перед заслуженной поркой тоже будет правдой. И никакого значения не имеет, за что он будет наказан. Главное, что это не произвол, а предусмотрено законом той виртуальной страны, в которой мы с ним живём и моё право присутствия на его телесном наказании тоже вполне законно.
В жизни всегда есть место подвигу, но я считаю, что лучше держаться подальше от этого места. Мне не нужен герой. Я, как феминистка, хочу чувствовать себя всегда выше и полноценнее своего партнера. Всегда. На работе, в быту. И пусть он, кем бы он ни был, даже законным мужем и отцом моих детей, хорошим специалистом или руководителем, не забывает о том, что в любой момент может быть поставлен на место, напоминанием каким жалким, ничтожным, дрожащим и униженным он был тогда во время порки молодой девицей из службы исполнения наказаний. Как он, в конце экзекуции, уже не в силах сдерживать молчание издавал звуки похожие одновременно на стон и вой, как он извивался и визжал, лежа голым на скамье перед окружившими его женщинами, девушками и мужчинами, которым дали возможность посмотреть на эту экзекуцию в качестве зрителей по предварительной записи. Как периодически менялись, измочаленные об его ягодицы, замоченные в соленой воде для усиления боли розги и как он с перекошенным гримасой страха лицом в ожидании очередного удара, и боли от этого удара, вертел влево и вправо своими исполосованными ягодицами, и головой в полном бессилии что-либо сделать пока не получит свои заслуженные 50 ударов, и его не развяжут. Как он инстинктивно сжимал ягодицы ещё до касания их просвистевшей розгой, тем самым только усиливая собственную боль, о чем, впрочем, я ему говорила, по дороге, когда мы ехали с ним к месту исполнения наказания.
